Мой брак основан на лжи и ошибках. Мы лгали и обманывались, ошибались и жульничали. Вся глубина обмана открылась мне только вчера. А все началось с преферанса двадцать лет назад...


Я был рассеянным, ленивым, общительным и безумно увлекающимся студентом. Меня вдруг начинали интересовать вопросы, для ответа на которые требовался опыт и эксперимент. Почему женщины, не склонные к моногамии, предпочитают поливать пельмени смесью соусов? Могут ли мужчины «почувствовать» резус-фактор у женщины? А женщины у мужчин? А что вообще могут чувствовать женщины? И т.д. и т.п... «Пол и характер» лежали у меня под подушкой. «Игры, в которые играют люди» - под кроватью. Мне нужны были правильные ответы, проверенные мной лично. И еще я играл в преферанс.


Одна и та же кампания, одни и те же ставки, одни и те же кассеты, но игра разная, и результаты разные. В ходе росписи одной и той же «пули» то торгуешься как маклак, то умиротворенно говоришь: «пас». Настроение, текущие результаты, или, самое скучное - дисперсия? Последний вариант, наверное, нет. И, как-то, вдруг (почему-то мне кажется, что все великие открытия сделаны «вдруг», но это слово единственное, что сравнивает мои работы с настоящими научными исследованиями) мне показалось, что мой алгоритм принятия решений зависит, в том числе, и от музыкального фона. То есть при схожих условиях но разном фоне моя игра будет разной. 


Мне самому понравилось это объяснение. Наверное, именно так наши пращуры замечали зависимость обильности осеннего урожая от количества осадков в какой-то ерундовый весенний день.

Пращурам было легче. Установив корреляцию, они могли найти объяснение в чудных замыслах Яриллы или Перуна. Так же, как предки использовали богов, я мог бы использовать «логику» и объяснить возможный механизм воздействия музыки на преферанс через пока нерасшифрованные ритмы моего не в меру любопытного мозга.


Но это совсем ненаучно. Ненаучным было даже мое «показалось». «Показалось» - это факт сам в себе, достаточный для начала психологической дискуссии. Мне требовалось подтверждение того, что я действительно проигрываю под арию Иуды и скромно вистую под напевы Магдалины.

Требовалось записывать раздачи и расклад карт на руках, ход торговли, музыкальный фон, разобрать ход игры, показать оптимальность действий игрока, и, собрав статистику, доказать, что факт «некая музыка в данной кампании изменяет сходным образом алгоритм действий игрока» имеет место быть. Если его доказать, дальше можно будет проверять действие именно этой музыки на других людей. Если она не оказывает влияния, то в другой кампании нужно будет провести такую же работу под другую музыку, найти похожие ошибки игроков, и сравнить – чем отличается первая и вторая музыка. И все это в докомпьютерную эпоху. Ручками.


Мне требовался помощник. Причем это должен быть гениальный помощник. Собирая данные и подсматривая в карты, он должен быть незаметной тенью, чтобы (хотя бы на уровне собственных убеждений) я был уверен, что влияние «стенографиста» на ход игры ничтожно. Он должен тратить кучу времени на расшифровку своих стенограмм, быть точным, аккуратным, предельно собранным. А студент третьекурсник не то что на гениального помощника, а вообще на лаборанта рассчитывать не может.


Как найти помощника? Не бином Ньютона – надо искать человека, такого же ненормального придурка, увлеченного своим экспериментом, которому можно помочь, и потом надеяться, что он не откажет мне в такой же просьбе. Человеком оказалась девочка.

Бедняга. Она выбрала себе неблагодарную работу, изучая влияние наказаний на скорость обучения и точность выполняемой операторской работы. По крайней мере, она мне так сказала.


Она не могла найти добровольца, который согласился бы играть на примитивной телепреставке в ужасно скучную игру типа телетенниса. Мало того, доброволец должен был получать удар током при каждом пропущенном мяче. При росте числа ошибок сила удара должна была увеличиваться, при проигрыше партии сила тока приближалась к опасной для здоровья. Ей требовался физически здоровый испытуемый. Мне было пофиг. На вопрос - ты хорошо себя чувствуешь? - я соврал, что еще никогда не чувствовал себя лучше, и меня отправили в темный чулан.

Ужасный гудящий ящик, от которого провода вели к моей голове, к моим пальцам, к моему телу. Этот ящик должен был снимать информацию о моих ритмах, дыхании, кожно-гальванической реакции и т.п. И этот ящик должен был наказывать меня, отгружая мне вольты и амперы.


Поехали. В начале эксперимента я получил легкий удар током.

- За что? - возопил я, еще ни разу не успевший ошибиться.

– Чтоб знал, - холодно ответила эта садистка. - С этой силы начнется наказание, дальше будет хуже.

Все – девочка, научный руководитель, лаборант, дергающий провода – все вышли из чулана. И… на ящике над кнопкой «вкл-выкл» погасла индикаторная лампочка.

Вот и вопрос – что делать? Током меня бить, очевидно, не смогут. Сказать, что прибор не работает – значит дать им шанс зарядить меня, как аккумулятор. Не сказать – у них, точнее, у нее будет «неправильный» эксперимент.

Не ругайте меня, джентльмены. Я не захотел, чтобы меня били током лишний раз. Я просто решил, что для меня главное – найти себе помощника, а не быть подопытной крысой. Но, пока я стучал ракеткой мимо мяча и в мой чулан заглядывала студентка, я все-таки испытывал сильные муки совести, раздумывая – а может, все-таки сказать?

Студентку звали Натальей, и я решил, что женщинам не место в науке. Так совесть в очередной раз проиграла личным интересам.


Мой теннис закончился, провода отсоединили, Наталья посмотрела на ленты и печально вздохнула, переспросив меня, работал ли ящик? Я поторопился сообщить, что готов светиться в темноте, и, после того, как она зарядила мои батареи, она просто обязана провести со мной несколько дней.

Ей надо будет быть обыкновенной женщиной – 1. Сидеть 2. Тихо. 3. Не отвлекая игроков подглядывать в карты и вести запись – что именно у них на руках, фиксировать время начала и окончания торговли. К себе она может и не попасть, потому что днем в преферанс играют только придурки, а нам нужны условия, похожие на естественные.


Она еще раз с тоской посмотрела на запись моей кожно-гальванической реакции и согласилась. Правда, Наташа потребовала, чтобы я ей помог обсчитать все эти кардиограммы.

Я убедился, что пики реакций во время промахов по мячу на месте. Она спросила меня, откуда могли взяться лишние пики, которые появлялись без всяких моих промахов. Пришлось убедить ее, что на этой аппаратуре, которая только и делает, что обманывает исследователей, можно и не такие пики увидеть, что этих лишних пиков немного, и, как честные ученые мы просто обязаны отбросить крайние значения, а, заодно с ними, и лишние. Достат.Кол!- скомандовал я. 

Она согласилась. Право, Наташа, чудный человек.


…Она сидела, тихо, ставила чайник, помогла допоздна расшифровывать записи раздач, десятки раз подряд слушала музыку, под которую мы играли, обсуждала – чем именно композиция одной и той же группы отличается от другой и существуют ли какие-нибудь корректные способы очистить композицию от одного из элементов – ритма, инструмента, вокала – и т.д., искали с Натой ответ на вопрос – почему на разные компании разная музыка оказывает одинаковое влияние… Люди разные, музыка разная, а ошибки – одинаковые. Это затягивалось до утра, Ната была не только умной, красивой, но и доверчивой, к тому же ее было легко обмануть, и все это не могло не заверте…

Я показал Нате свой черновик, который должен стать первой главой в очередной ненаписанной книге «Ненаучный подход к игре»…

- Ты придурок, - убежденно сказала она. – Неужели ты так до сих пор и не понял, что я тебя обманула, когда говорила, что буду бить током? Меня интересовал страх перед наказаниями, а не сами наказания…


- А как же пики реакции? - старался держать я последнюю линию обороны моего научного достоинства. – Они же показывали картину побиения меня током?

Лучше бы я сдался сразу и не выяснял подробности. Ната была точна, безжалостна и убедительна.


- На лентах видно, что пики волнения иногда проявлялись без твоих ошибок. А некоторые ошибки в теннисе не вызывали боязни наказания. Для исключения твоего опыта из статистки отклонений было немного. Каждое отдельное отклонение исключалось как погрешность. Для отчета было достаточно.

Но все «неправильные» пики появлялись тогда, когда я заглядывала в комнату. Ты реагировал на меня, а не на дурацкий мячик. И, обсчитывая со мной свои же результаты, сам не заметил этого.

Ты не привел все возможные причины, которыми мог бы объяснить свои результаты, просто откинул сомнения. Все это было как-то ненаучно.

Я заинтересовалась тем, кто интересуется мной и ждала приглашения в кафе. Ты же сразу сообщил, что придется ночевать у тебя под предлогом экспериментов.

Меня иногда звали попить кофе и поболтать о науке, часто звали «послушать музыку» вечером. Но ты был первым, кто позвал на ночь поэкспериментировать.

Я тебе нравилась, ты был предсказуем в мотивах и неожидан в действиях, ты так неумело врал, я разбиралась в тебе лучше, чем ты сам в себе… Для того, чтобы дать тебе шанс, этого было достаточно… И знаешь – ты реагировал на меня сильнее, чем другие. Во всех смыслах.


В этот момент мне захотелось задать несколько вопросов. Но я не стал – это был бы ненаучный подход.


Я обманывал ее, делая вид, что все-таки боюсь этого тока, она – обманывалась сама, думая обо мне много лучше, чем я есть.

Когда оба правы – это ужасно. Много лучше, когда оба ошибаются. Но, если надо ошибаться кому-то одному, мне кажется, этим «кем-то» опять буду я.

Достат.Кол.


P.S. Нашу старшую тоже зовут Ната.