Первая часть статьи здесь

Вторая часть статьи здесь 

Mandalay Bay, Luxor, Bellagio, Caesars Palace, Veneshian — плывут за ветровым стеклом силуэты величественных зданий, каждое из которых по праву занимает свое место в игроцкой истории человечества. А мы? Мы не претендуем на место в истории, мы очень устали, мы в дороге почти сутки и хотим добраться до какого-нибудь приюта, чтобы наконец отдохнуть. 

За Белладжио пятнадцатое шоссе проходит под Вест-Фламинго Роуд, на которую мы и сворачиваем.  Взмываем над шоссе, и сразу же справа рисуется Рио. У меня начинает сосать под ложечкой – понимаю, что ближайшие полтора месяца безумия будут связаны для меня именно с этим местом. К счастью, поворачиваем мы налево, на узенькую и тихую Саус-Вэлли-Вью, и через сотню метров въезжаем в апартаменты «Фламинго Роуд Аппартмент», которым предстоит этим летом стать нашим милым американским «home, sweet home». 

Охранник, давно привыкший ко всяким невообразимым акцентам, не стал вслушиваться в наш оксфордский английский, а просто поднял шлагбаум. В темноте едем по кругу и ищем «Building J». Ага, вот оно – мы дома! У дверей нас встречает Алина. 

Алина – это фея Лас-Вегаса. Познакомились мы с ней в Москве, года два-три тому назад. На катране у наших общих знакомых. Тогда я еще не догадывался, насколько важную роль она сыграет в моей судьбе. Алина живет в Америке, конкретно сейчас – в Лас-Вегасе. И ей удалось затащить меня в эту страну и в этот город. Два года она планомерно ломала мои страхи и стереотипы. Через два года я решился. Если бы не Алина, я навряд ли бы  нырнул в этот омут. 

В темноте перетащив наши пожитки на второй этаж, разбросав их по всей лестнице и по всей гостиной, мы наконец-то вселились. Не было уже сил ни на беседы, ни даже на выпивку. Быстренько попив чаю и простившись с Алиной до завтра, пошли спать. Поспать в свою первую американскую ночь мне было не суждено!… 

Мы с Серёгой улеглись в двух комнатах наших апартаментов, Кате Римской досталась гостиная. В таком составе мы путешествуем очень давно, и с каждым годом это все больше напоминает мне «Трое в лодке, не считая собаки». По крайней мере, в смысле нелепых ситуаций и всяких забавных конфузов мы дадим фору трём молодым англичанам, «лишенным состояния и надежного положения в обществе». Так что нет ничего удивительного в том, что наша первая американская ночь прошла по Джерому. 

Перед сном мы провели какое-то время в спорах под кондиционером. Кто не знает, в Америке температура на кондиционере указана в «фаренгейтах». Никто из нас даже примерно не представлял, что означает 78 градусов по Фаренгейту, а интернета у нас пока не было. Я человек хотя и спокойный, но панически боюсь жары. Я решительно опустил температуру на десять делений вниз. Через пять минут Римская схватилась за пульт и вернула все к прежней отметке, а мне предложила комфортно разместиться в холодильнике. Я не остался в долгу и рекомендовал ей забраться в духовку. Никифоров уже храпел, поэтому трудно было решить вопрос демократическими процедурами. Попрепиравшись какое-то время, мы остановились на 75 и пожелали друг другу спокойной ночи, обморожения лёгких и теплового удара. 

Я мгновенно провалился в забытьё. Это был не сон, а именно забытьё. Организм, сбившись со всех ритмов, вдобавок не получив заслуженного и ожидаемого шампусика, просто ушел в отказ. Окруженный ночной раскалённой пустыней и потоками холодного воздуха из кондея, я медленно плыл по волнам забытья и усталости. 

В какой-то момент я почувствовал толчок и вынырнул. Я больше не спал. В первый момент я решил, что проснулся от жары. Действительно было жарко и душно. Однако причина оказалась в другом. Приподняв голову, я увидел кого-то в саване, стоящего около моей кровати.  

Я был настолько измучен, что ничему бы не удивился. Будь это привидение или тень отца Гамлета, я бы принял это как должное и послал бы его ко всем чертям. Этой ночью я бы, пожалуй, предпочёл увидеть именно что-нибудь в этом роде. Но на мою беду это был Никифоров, обёрнутый в простыню. В ночном мраке он молвил: 

 — Рома, у меня сломалась кровать. Она провалилась. 

Очень трудно слышать такое на грани сна, бодрстования и забытия. Если бы я был бодр, то немедленно потребовал бы уточнений по поводу столь странного заявления. Если бы я спал, то просто никак не реагировал бы на такой очевидный абсурд. А вот в моем граничном состоянии происходило самое худшее: я не имел сил что либо выяснять, но одновременно мой воспаленный мозг искал какого-то рационального объяснения только что услышанному. И – сука – не находил! 

Все же у духа человеческого есть какой-то автоматический режим для разруливания подобных ужасов. Что-то типа «holy shit!».  На автомате он включился. 

 — Серёга, что я должен сделать? 

— Мне негде спать. Можно я лягу здесь сегодня? 

Что можно ответить на это? Вы видите какие-нибудь варианты?! 

Серёга – мужчина комплекции солидной, но после этих  слов он юркнул в постельку. Как мышка. А через пару минут уже трубил как ДнепроГЭС в момент открытия турбинных шлюзов. 

Здесь надо сделать еще одно пикантное отступление. Нет, не в смысле депутата Милонова, а совсем в другом смысле. В гноссеологическом. 

В вопросах храпа люди делятся следующим образом. Некоторые люди храпят, некоторые – нет. Некоторые люди толерантны по отношению к храпу, а некоторые его  терпеть не могут. На пересечении получаем четыре типа индивидуумов (вобщем, покерным игрокам это привычно — все как с тайт-луз, агрессив-пассив). Сам я отношусь к сомнительной категории. Я храплю, но храп не переношу абсолютно. И давным-давно выработал в отношении ночевок с Серёгой правило одновременно строгое и золотое: затыкать уши специальными монтажными затычками и не ложиться ближе полутора метров от источника шума. Думаю, вы уже догадались. В эту ночь мы спали на расстоянии гораздо менее почтительном. А монтажные затычки я забыл в Москве. 

Скоро я опять почувствовал толчок и опять очнулся. Думаете, из-за Серегиного храпа? Как бы ни так! Я обливался потом и последнее, что помнил из своего забытия, это что типа я рядовой Советской Армии в Афганистане и в полдень, уходя от душманов, бегу в полной амуниции по залитой солнцем горной тропе. Вобщем, я проснулся от яростной жары.  

Я вскочил и метнулся в гостиную. Первое, что я отметил, было молчание кондиционера. Когда он работает, то издает такое тигриное урчание, которое действует на меня успокаивающе. Сейчас он молчал. Воспаленный мозг с готовностью нарисовал мне соответствующие картины. Типа, мы въехали в новые апартаменты, случайно нажали на что-то не то, и наш дом обесточился. Соответственно, каждую минуту температура будет повышаться, и в какой-то момент я умру. А мои друзья продолжат спать. И труп мой обнаружат, только проснувшись. 

Когда я в панике, мне надо срочно покурить. Договор с хозяином включал обязательное условие не курить в апартаментах. Я бросился на балкон. Было шесть часов утра, и солнце только-только показалось над горизонтом. Тут-то я и познакомился еще с одной особенностью июньского Вегаса. 

Вы ведь хотя бы изредка ходите в сауну? Тогда вы знаете, какой это кайф — выбежать из раскалённого ада, нырнуть в холодный бассейн, а потом спокойно покурить в холодке. Так вот в Вегасе все наоборот. Вы как раз сидите в холодке, а покурить выходите в сауну. Шесть часов утра ничего не меняют – за окном было близко к сорока по Цельсию. 

Все прекрасное когда-нибудь кончается. Закончился и мой перекур. Ввалившись назад в гостиную, я по-прежнему не услышал тигриного рокота. Кондиционер молчал, и все мои страхи набросились на меня с новой силой. Пять минут я носился по апартаментам как загнанный зверь, пытаясь угадать, какой смертью умру – от удушья, перегрева или остановки сердца. Пять минут, похожие на вечность. Через пять минут кондиционер кашлянул и включился! Из последних сил я доплёлся до кровати и провалился в очередное забытиё… 

Следующий толчок не заставил себя ждать. Сколько прошло времени, не знаю, но, открыв глаза, я понял, что мой первый американский день настал. Через щели в жалюзи било солнце. А над кроватью на этот раз стояла Римская. С лицом тревожным и гневным, примерно как на плакате «Родина-Мать зовёт». Только Римская никуда нас не звала. А строго наоборот. Она увидела, что я проснулся и смотрю на неё. 

 — Так. Я уезжаю. Немедленно. 

Серёга, видимо, почуяв неладное, тоже зашевелился и приоткрыл глаза. Мы смотрели на Римскую и что-то должны были ответить. 

 — Катя, это совсем не то, о чём ты подумала! 

 — Ничего не хочу слышать. Мы сделаем так. Сейчас я уезжаю в Лос-Анджелес и не хочу ничего знать про вас три – нет! – четыре недели. Потом посмотрим. 

 — Но, Катя, у нас просто сломалась кровать 

 — Вы что, не поняли?! Я ничего не хочу слышать больше! Вставайте и молча помогите мне собраться – это единственное, что вы можете сделать для нас сегодня! 

Что нам оставалось делать? Мы встали и поплелись в гостиную помогать Римской собираться. Мы собрали ее вещи, мы сварили ей кофе, мы выяснили расписание автобусов из Вегаса до ЛА. А потом она хлопнула дверью и понеслась на автобусную станцию по сорокаградусной жаре. О, женщины! Мы, мужчины, любим вас, но всегда незаслуженно страдаем от непонимания вами настоящей мужской дружбы! 

Продолжение следует…